Книгу американского историка Адиба Халида "Центральная Азия: От века империй до наших дней" (Central Asia: A New History from the Imperial Conquests to the Present) издали на казахском языке.
Азаттык поговорил с автором, профессором Карлтон-колледжа и одним из ведущих исследователей Центральной Азии о колониальной истории региона и современности. Мы приводим сокращенную версию беседы.
КНИГА И ЛИЧНЫЙ ИНТЕРЕС К ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
— Как вы решились написать эту книгу и почему обратились именно к колониальной эпохе?
— Я всегда думал, что с выходом на пенсию должен написать большой труд. Несколько лет назад ко мне обратился представитель издательства Принстонского университета и предложил поработать в этом направлении. Это придало мне импульс.
На Западе до сих пор нет цельного обзора истории Центральной Азии. Есть много узкоспециализированных исследований, но они рассчитаны на ученых. Каждый раз, когда я читал курс по Центральной Азии, чувствовал нехватку общей картины. Мне хотелось показать, что Центральная Азия — это не экзотический уголок и не часть России, а регион, переживший трансформации, которые происходили и в других частях света.
Почему мой выбор пал на эту эпоху? Потому что работ о более ранних периодах, в частности, об империях кочевников, монголах, эпохе эмира Тимура достаточно. Колониальная эпоха и последовавший за ней период изучены недостаточно.
Первоначально я думал начать повествование с XIX века. Но для меня было важно рассматривать Центральную Азию шире —не просто как пять республик, образовавшихся после распада СССР. Я считаю, что Синьцзян — неотъемлемая часть региона.
Китайская (Цинская) империя первой начала завоевание Центральной Азии. В 1750-х она подчинила Синьцзян. Поэтому именно с этого времени я начинаю обзор, и это позволяет сравнить две имперские системы — китайскую и российскую. Между ними есть сходства и есть различия.
Книга состоит из четырех разделов. Первый посвящен завоеваниям: Китай захватил Синьцзян всего за три года, а Россия продвигалась в регионе более ста лет. Этот раздел охватывает период до революции в России и краха старой имперской системы в Китае.
Во втором разделе рассказывается о появившихся режимах, в России после революции установился социалистический режим.
Третий раздел посвящен Второй мировой войне и послевоенному времени, в том числе периоду после смерти Сталина, когда Советский Союз стал чем-то иным.
Последний раздел — независимость пяти постсоветских республик и усиление контроля Пекина над Синьцзяном, который остается в составе Китая. Заключительная глава выходит очень печальной: она показывает контраст между пятью независимыми государствами Центральной Азии и Синьцзяном, который за последние 30 лет оказался под ещё более жестким контролем.
— Как у вас возник интерес к Центральной Азии? Что побудило вас заняться углубленным изучением региона?
— Я вырос в Пакистане во времена Холодной войны. Центральноазиатский регион был близко, но казался совершенно другой планетой. Ташкент находился всего в 1200 километрах, но попасть туда было почти невозможно.
После вторжения Советского Союза в Афганистан внимание к региону усилилось. Я тогда учился в университете. Впервые оказался в Узбекистане в 1985 году — я приехал как студент-турист. Годом позже я посетил Кашгар в Синьцзяне.
Со временем я изучил русский, затем турецкий и узбекский. Основным объектом моих исследований стал Узбекистан. Я путешествовал почти по всему региону, кроме Туркменистана, который так и не выдал мне визу.
КИТАЙ И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА РЕГИОН: ОТ ИМПЕРИИ ДО НАШИХ ДНЕЙ
— В одной из своих работ вы пишете, что не согласны с тем, что Центральную Азию представляют как "перекресток империй". Какие основные стереотипы об этом регионе вы хотели разрушить?
— В определенном смысле Центральную Азию можно назвать регионом на перекрестке империй. Но ограничивать ее историю только лишь соперничеством империй неправильно.
В англоязычной литературе распространена концепция "Большой игры". Главным феноменом, определяющим Центральную Азию, она представляет соперничество России и Великобритании. Но на самом деле главным интересом Великобритании была защита Индии, она не была заинтересована в Центральной Азии в том плане, чтобы по-настоящему конкурировать с Россией. Концепция "Большой игры" была разработана в основном английскими историками, не владевшими русским языком, она выступает частью британской имперской истории. Если в Центральной Азии и было соперничество между империями, то это было соперничество России и Китая.
— Китай в последние годы наращивает присутствие в Центральной Азии — через торговлю, инфраструктуру и "мягкую силу". Находите ли вы какое-либо сходство между влиянием Китая сегодня и его имперской мощью в прошлом?
— Можно сказать и да, и нет. Китай действует как колонизатор, он полностью подчинил Синьцзян. Сегодня официальная идеология Пекина гласит: "Синьцзян всегда был частью Китая". Термин "Восточный Туркестан" под запретом. Это совершенно иная политика, чем мягкое экономическое и культурное влияние на независимые государства Центральной Азии.
Влияние Китая в Центральной Азии проявилось только после 1991 года. До реформ в Китае в 1978 году, и даже в 1980-х годах, Китай был слабой и бедной страной. В то время он практически не оказывал влияния на Центральную Азию.
Экономический бум последующих 40 лет превратил Китай в мировую державу. Поэтому сегодняшнюю активность Китая в Центральной Азии с исторической точки зрения можно считать новым, беспрецедентным явлением. Ее нельзя сравнивать с имперским завоеванием Синьцзяна.
— В своей работе вы описываете Центральную Азию и Синьцзян как культурно и этнически единый регион и показываете момент их разделения между двумя империями. Насколько эти части далеки друг от друга сегодня?
— Разрыв проходит по границе Синьцзяна и Казахстана, зафиксированной еще в XIX веке. Сегодня различия между этими частями Центральной Азии больше, чем когда-либо прежде. Китай полностью изменил демографию Синьцзяна, тогда как постсоветская часть региона стала сплоченнее. Исходящие от России угрозы могут сблизить эти страны еще больше.
— Об этих угрозах мы еще поговорим. Сейчас вопрос о Синьцзяне. Граждане Китая могут въезжать в Казахстан без визы на срок до 30 дней. Но потока из Синьцзяна мы не видим. Эксперты связывают это со строгим контролем над Синьцзяном со стороны китайских властей. Как вы считаете?
— Думаю, да. Китайские власти не хотят, чтобы уйгуры, казахи и в целом мусульмане Синьцзяна легко контактировали с остальной Центральной Азией. Казахстан — национальное государство, а Синьцзян — колонизированный регион. Китай подозрительно относится к мусульманскому населению и ограничивает его свободу.
В ОРБИТЕ РОССИЙСКОГО ВЛИЯНИЯ: ЧТО ИЗМЕНИЛО ВТОРЖЕНИЕ В УКРАИНУ?
— Теперь о теме воздействия России. Как, по вашему мнению, трансформируется политическое и культурное влияние Москвы в Центральной Азии после вторжения России в Украину?
— Если бы вы спросили меня три года назад, я сказал бы, что у России сильные позиции: экономики Центральной Азии связаны с российской, русский язык играет важную роль, российские медиа остаются заметными. Каждый раз, когда я приезжаю в регион, я вижу российские СМИ, российские телеканалы. У многих есть электронная почта на mail.ru, аккаунты в социальной сети "ВКонтакте". Такие связи не прерываются в одночасье.
Но война изменила ситуацию. Экономическая зависимость хоть и сохраняется, но доверие к Москве уменьшилось. Я думаю, в этом смысле могут сосуществовать два фактора: использование русского языка и в то же время рост подозрительности к России в политическом и дипломатическом плане.
Возможно, 2022 год стал новой вехой. Первые 25 лет после распада СССР независимые государства сотрудничали друг с другом меньше, чем ожидалось. Но нынешняя ситуация может подтолкнуть их хотя бы к более тесной координации.
— Вы пишете о трактовке культуры и истории в советское время. Какая часть этой "культурной инженерии" до сих пор влияет на регион?
— Несмотря на то, что с момента распада Советского Союза прошло уже более 30 лет, некоторые его элементы все еще сохраняются. Экономическая система разрушена, но пласты исторического опыта, сформировавшие культуру и бытие, не исчезают мгновенно.
Русский язык до сих пор широко распространен, причем для многих он не навязанная вещь, а естественный инструмент общения и образования. Отношения между религией, государством и обществом также во многом сформированы советским опытом.
— Как вы считаете, есть ли разница между поколениями, выросшими в Советском Союзе, и молодым поколением эпохи независимости?
— Разница огромная. Молодое поколение гораздо более космополитично. Молодые представляют себя гражданами независимых государств. Многие знают русский язык, но также изучают и другие языки. В Узбекистане молодежь с трудом читает на кириллице. Изменились и социальные привычки: например, в Ташкенте большинство ресторанов уже не продают алкоголь. Это большие сдвиги.
ИСЛАМ ПОСЛЕ ДЕСЯТИЛЕТИЙ КОММУНИСТИЧЕСКОГО РЕЖИМА
— В своей книге "Ислам после коммунизма" вы исследовали возрождение религии в регионе. Как бы вы описали роль ислама в современном обществе?
— С момента выхода этой книги прошло почти 20 лет. Я написал эту работу как реакцию на ситуацию после терактов 11 сентября 2001 года. В то время многие эксперты предсказывали, что Узбекистан станет следующим Афганистаном. Но высказывавшие такие прогнозы плохо знали регион.
Каждое общество воспринимает ислам по-своему, на это сильно влияют структура власти и исторический опыт. Опыт ислама в Центральной Азии в XX веке принципиально отличался от афганского.
Эта книга была написана в самый суровый период правления Ислама Каримова. С 1997 года и до Андижанских событий в Узбекистане преследовалась любая религиозная деятельность, неподконтрольная государству. Власть относилась ко всем проявлениям религиозности с подозрением и называла их "экстремизмом" или "ваххабизмом".
В Андижане было проявление религиозной набожности. Связь с внешними радикальными силами мне кажется маловероятной. Но события не были полностью мирными: люди освободили заключенных, штурмовав тюрьму. Репрессии со стороны властей оказались крайне жесткими и стали самым кровавым эпизодом в истории независимого Узбекистана.
За прошедшие с тех пор 20 лет ситуация существенно изменилась. В советское время исламское образование практически исчезло: официально существовало одно медресе; религиозное образование и соблюдение исламских ритуалов были значительно ограничены. Сейчас ситуация иная.
В Узбекистане и Таджикистане информация об исламе стала доступной. Увеличилось число практикующих мусульман, возродились религиозные традиции. Влияние ислама в Центральной Азии сегодня гораздо сильнее, чем в 1980-х и 1990-х.
В то же время подозрение к религии со стороны государства сохраняется. Власти стараются не оставлять ислам без контроля. При этом большинство людей, как мне кажется, поддерживает идею светского государства.
— Ваши ранние исследования были посвящены и реформаторам-джадидистам в Российской империи. Есть ли проявления джадидистских идей в современном обществе?
— Джадидисты были продуктом своего времени. Они думали над тем, как совместить исламское наследие и национальную идентичность с требованиями современности. Этот вопрос актуален и сегодня. Но джадидизм был продуктом своей эпохи — эпохи колониализма. Сейчас условия совершенно другие, но сама проблема "как быть современным, оставаясь мусульманином и сохраняя национальные корни" по-прежнему существует.
ЧТО ДАЛЬШЕ?
— Как вы думаете, что станет самой большим политическим или культурным вызовом для Центральной Азии в ближайшие 20 лет?
— Я не люблю делать прогнозы, но думаю, что главными вызовами станут экологические проблемы — вода и окружающая среда. Это превратится и в политическую проблему.
Второй вызов — балансирование между Россией и Китаем. После 2022 года страны Центральной Азии стремятся дистанцироваться от России, и Китай становится альтернативой. Но насколько ему можно доверять? Это будет главный политический вопрос для региона.
Впервые статья и ее перевод на русский язык были опубликованы на сайте Азаттыка по этой ссылке
